Уродка: и аз воздам - Геннадий Петрович Авласенко

Инспектор ничего не ответил.

– Мы держим в узде мутантов лишь потому, что они сами считают себя таковыми! – продолжал меж тем комиссар. – Они сами уверовали в наше всесилие и собственную свою неполноценность! Но в чём оно конкретно выражается, это наше всесилие?!

– В знаниях! – резко, может быть даже излишне резко, выкрикнул инспектор. – В вооружении и организации! В том, что…

Тут он замолчал, так и не найдя более убедительных аргументов.

– Вот то-то и оно! – тихо и как-то надломлено проговорил комиссар. – Нет у нас больше ни в чём преимуществ перед ними! А недостатков хоть отбавляй! Взять хотя бы нашу и их температуру тела…

– А что температура? – насторожился инспектор. – Ну да, у них она ненормально высокая! И что? Какое это даёт им преимущество?

Комиссар ответил не сразу. Он в очередной раз наполнил бокал, но пить не стал. Взял в руку бокал, подержал его немного в руке и вновь опустил на стол.

– Помнишь зиму тысяча пятьсот двадцать третьего года? – неожиданно спросил он инспектора.

– Тысяча пятьсот двадцать третьего? – переспросил инспектор, задумываясь. – Это ту, когда снег…

– Именно, когда снег! Впрочем, ты тогда совсем маленький был и мало что можешь помнить…

– Нет, почему? – возразил инспектор. – Кое-что я запомнил! Как утепляли жилища, всем, чем только возможно, как натягивали на себя по несколько комплектов одежды сразу: одну поверх другой, как день и ночь пылали огни во всех печах и каминах. Как я однажды едва не замёрз, решив немного прогуляться в одиночестве по заснеженному двору.

– Тогда многие замёрзли! – вздохнул комиссар. – Простой выход на улицу по самым неотложным делам мог закончиться весьма и весьма печально! А некоторые просто впали тогда в спячку, даже не в спячку, а в самое полное оцепенение. И с трудом их после из этого оцепенения удалось вывести следующей весной… и даже не всех удалось! Но самое страшное не в этом, мой мальчик! Самое страшное в том, что лютые те морозы никак не повлияли на мутантов, позволь мне их так по-прежнему называть! Им лишь пришлось чуть теплее одеваться и всё!

– И что? – с каким-то даже вызовом спросил инспектор. – Что с этого?

– А то, – вновь повысил голос комиссар, – что в ту страшную зиму они вполне могли с нами расправиться! Да так, что и место мокрого от нас не осталось бы! Им для этого даже сражаться с нами не потребовалось бы, просто заявиться ночью в посёлок и поджечь все наши жилища! И кто бы им в этом помешал, если мы в ту зиму даже днём редко на улицу выходить осмеливались по причине лютых морозов?! А впрочем, им даже поджигать не пришлось бы… просто объявить нам бойкот, просто перестать поставлять нам дрова и продовольствие, перестать ухаживать за нами…

– Но ведь поставляли же! – проговорил инспектор и даже сам удивился тому, насколько хрипло и даже дрожащее прозвучал собственный голос. – Ведь не подожгли и не перестали нам прислуживать… а всё потому, что…

– Всё потому, что они слепо верили в наше превосходство над собой, как высшей расы, и в своё извечное предназначение прислуживать и повиноваться! – закончил за инспектора комиссар. – А теперь представь, что ситуация с аномально холодным зимним сезоном повториться вновь, а той слепой веры у них уже не будет! Что тогда?

– Та зима была случайностью! – запальчиво возразил инспектор. – И она не повториться больше… не должна повториться!

– Твои бы слова, да Богу в уши! – вздохнул комиссар. – Но более высокая температура тела – это лишь один из признаков их несомненного превосходства над нами! Есть и другие…

– Это, какие же?

– Ну, хотя бы то, что их женщины более плодовиты!

– Это не признак превосходство! – закричал инспектор, подходя к столу и одним залпом опрокидывая в рот явно заждавшийся бокал. – Тоже мне признак! Крысы, вон, ещё более плодовиты… и что из того?

– Не кричи! – предостерёг инспектора комиссар. – Жену с сыном напугаешь!

Ничего на это не отвечая, инспектор лишь молча вертел в пальцах опустевший бокал. Потом вдруг со всего размаху швырнул его на пол.

– Ну, если тебе от этого стало легче…

– Зачем ты рассказал мне всё это, дядя?! – закричал инспектор, исступленно топча ногами стеклянные осколки. – Мне что, сейчас легче жить, зная, что это я – урод?! Я, а не эти паршивые, подлые, низкие твари!

Комиссар ничего не ответил.

– И я не верю тебе, дядя! – продолжал выкрикивать инспектор, повернувшись к комиссару. – Тебя просто ввели в заблуждение! Мы – высшая раса! Мы, а не они!

– Не спорю! – неожиданно согласился комиссар с племянником. – Но мы стали высшей расой именно потому, что подверглись мутационным изменениям организма! В те первые десятилетия и столетия Новой Эры, когда убийственная радиация буквально пронизывала окружающее пространство, а не менее смертоносная эпидемия без пощады уничтожала всё живое вокруг, именно тогда мы и возникли… и получили преимущество, благодаря своей устойчивости и к радиации, и к опустошающей этой эпидемии! И именно тогда мы смогли захватить главенствующее положение, низведя выжившую незначительную горстку обыкновенных людей до уровня наших слуг и почти рабов! Но сейчас, когда радиации не осталась и в помине, когда та страшная эпидемия тоже сгинула бесследно, чем сейчас мы можем поддерживать наше кажущееся превосходство? Одним лишь постоянным террором?

Он замолчал, и инспектор тоже молчал, бездумно глядя перед собой остановившимся взглядом.

– Мы всячески унижаем и подавляем их, – продолжил между тем комиссар. – Мы загнали их в резервации, мы заставили их самих уверовать в собственную ничтожность и второсортность! Но что будет, ежели эта слепая вера иссякнет?

– Она не иссякнет, дядя! – закричал инспектор, топая ногами. – И она не слепая… и я не желаю продолжать эту тему! Слышишь, не желаю!

– Слышу! – сказал комиссар. – Наверное, и в самом деле, на сегодня хватит! Тс-с-с! Кажется, твоя жена сюда поднимается!

В дверном проёме и в самом деле показалось встревоженное лицо жены инспектора.

– Что с тобой, милый? – участливо проговорила она. – Ты так кричал?

– Ничего, Марта! – сказал инспектор с несколько натянутой улыбкой. – Всё нормально! Мы просто… просто поспорили немного об…

– Об удивительной природе некоторых вещей, – добавил комиссар, задумчиво глядя в тёмный проём окна. – Быстро же стемнело! А я-то рассчитывал сегодня ещё разок посетить вашу контору…

– Завтра пойдём туда, дядя! – сказал инспектор и, обратившись к жене, добавил: – Дорогая, мы скоро! Позволь нам ещё немного кое о чём посекретничать!

– Как скажешь, дорогой! – несколько озадачено проговорила жена, спускаясь вниз.

Инспектор и комиссар вновь